Вторая часть
Продолжение. Начало в №№8, 11 – 16, 24 – 25.
Мы продолжаем публикацию фрагментов повести доктора исторических наук, профессора ГАГУ Николая Семеновича Модорова. Автор помещает своих героев в контекст реальных исторических событий XVIII века, имевших место на Алтае и сопредельных территориях.
Растерянно и отрешенно оглядывая пепелище, то есть все, что осталось от его родного стойбища, Тагай видел одни лишь трупы: стариков, женщин и детей. Ошеломленный этим жутким зрелищем, юноша пал на колени и, протянув руки в сторону родовой горы, исступленно зашептал, глотая слезы:
- О, Мать – родительница и покровительница рода нашего!.. Неужто мы, дети твои, так сильно прогневали тебя, что ты даже на защитила в трудную минуту своих черноголовых детей… Почему же ты не помогла им в беде и позволила врагам нашим безнаказанно свершить свое гнусное зло!? Скажи мне, Мать!.. Как же теперь быть твоему черноголовому народу? Как ему защититься ныне от врагов своих: от кыдатов, ойратов, киргиз-кайсаков и других земель набежников, которые нещадно грабят нас, проливают кровь невинных наших стариков, женщин, которые безжалостно сиротят наших детей… Ответь, ответь мне, пожалуйста, Мать-гора, мне, твоему черноголовому сироте…
Излив родовой святыне свою обиду, Тагай поднялся и вновь оглядел стойбище, вернее то, что осталось от него после налета грабителей. Потом, похоронив здесь же, у коновязи, отца, юноша бегом устремился к расположенной за улусом горе, чтобы распадком, тянувшимся вдоль ее склона, выйти на перевал и, миновав его, настичь грабителей.
Жадно хватая широко раскрытым ртом сыроватый и застоявшийся в ложбине воздух, Тагай бежал и бежал, поднимаясь все выше в гору. Натруженные ноги почти не чувствовали попадавшие под них валежины, неведомо откуда появившиеся в это время лета на лесных прогалинах сырые бочажины и даже камни, встреча с которыми в другое время всегда оборачивалась болью. Сейчас он чувствовал только свое сердце, которое колотилось так, как будто хотело выскочить из груди. Горячий пот заливал глаза. Потому-то седловина маячившего впереди перевала то возникала в них в какой-то миг, то проваливалась куда-то. Напрягая последние силы, юноша наконец-то достиг подножия высокой скалы и обессиленно опустился на землю. Но тут же вскочил на ноги и стал торопливо карабкаться на утес, чтобы осмотреть укрытую увалом и лесом дорогу, по которой, по его расчетам, и должны были идти разорители его улуса. Взобравшись на него, Тагай осторожно выглянул из-за камня и посмотрел вправо и вниз. Там, извиваясь словно змея, выползала из леса темная и разноголосая вереница людей, скота, вокруг которой хаотично сновали верховые…
…Повинуясь воле хозяина, гнедой стрелой вылетел на увал. По обретенной в походах привычке Канбек тут же бросил тревожный взгляд вперед, в сторону розовевшего вдали горизонта. Но там никого не было видно. Облегченно вздохнув, оглянулся: из леса, который он покинул всего полчаса назад, неуклюже выползала несуразная масса людей, разномастного скота, наполняя окружающее ее пространство криками, плачем, ревом коров и блеянием овец. Даже расстояние и ветер, неистово хозяйничавший над местностью, не в силах были заглушить шум, издаваемый этой кавалькадой. Глядя на беспрестанно снующих около нее своих людей, предводитель киргиз-кайсаков все более распалялся…
- У-у, шайтан! – заскрипел он зубами, – как же медленно мы тащимся… – Его камча резко щелкнула по голенищу, заставив вздрогнуть гнедого. – Если мы так будем идти и дальше, то недолго и до беды. Ну зачем, заче-ем сунулся Карахан в тот проклятый карабашский улус!? Ведь там он не взял ничего путного!.. Лишь потерял несколько своих ублюдков… Но главное, мы убили время… Вре-емя, которое теперь для нас – золото-о. Не заходи мы в тот улус… у-у-у, где бы мы уже были сейчас!.. А карабаши, конечно же, не простят нам свершенного зла… Они, даже гадать не надо, бросятся, если уже не бросились, за нами в погоню… И не только они… Вот тут-то и захлопнется для нас мышеловка… Так что держись, Канбек! Сегодня у тебя и твоих людей еще есть в запасе два, от силы три дня для «спокойной жизни»… А потом… Потом только удача может нас спасти… Да вот только есть ли она сейчас у нас?! Это ведомо только одному Высокому Небу…
Пытаясь отвлечься от нелегких и тревожных мыслей, Канбек с надеждой взирал на все более открывавшийся впереди горизонт, надеясь увидеть за ним спасительные для себя степи. Вспомнив о них, он даже почувствовал, что обрел некоторое душевное успокоение… Невольно вспомнилось ему и родное джайляу (летнее пастбище. – Н.М). О-о, как там хорошо сейчас!.. Белые юрты, разноголосый гомон младших братьев и сестер. А чуть дальше юрт колышется под легким ветерком безбрежное море цветущих маков… Там-то он и встретил свою Тулпар, которая сразу же затмила своей красотой, манерой держаться, приветливостью и очарованием ту, которую родители еще с детства напророчили ему в жены… Не-ет, Джамиля неплохая хозяйка, заботливая мать,.. но, ей… чего-то все же не хватает, чтобы полностью завладеть всем его существом. Вот это «что-то» и привело в конце концов к ослаблению его увлечения Джамилей. Когда это понимание дошло до него, он неожиданно для себя задался какими-то дурацкими вопросами. А чем очаровывают женщины мужчин? А почему ослабевает со временем наше влечение к ним? Ведь не секрет, что Джамиля смогла в свое время чем-то тронуть его сердце… Более того, он был даже опьянен на первых порах… Может быть, только лишь своим желанием и не более того? Или тут были повинны его родители, которые с детских лет прочили Джамилю, и только Джамилю, ему в супруги?.. Все может быть… И тут, именно на этом его душевном переломе, и появилась Тулпар – быстрая, как степная птица, умная, грациозная, как газель, выносливая, как привычная к скачкам породистая лошадка… Она была чиста как вода в источнике, а глаза ее были темны и глубоки как ночь…
- О-о, свет очей моих, – прошептал в тоске Канбек, – когда же я увижу тебя?.. И увижу ли тебя я вновь вообще? – завершил он свои воспоминания вслух.
Будучи сейчас далеко от нее и от родительского очага, Канбек тяжело переживал разлуку с семьей и с любимой. Находясь же дома, он даже представить себе не мог, каково будет ему в походе… Если бы он отнесся чуть посерьезнее к идее Карахана «прогуляться» по Алтаю, то, может быть, его люди да и сам он не попали бы в положение, в каком они оказались сегодня… А тогда легко и быстро воспринял он план бухтарминца. В считанные дни (ему понадобилось всего-то пять суток) сколотил он отряд, большей частью из людей, названных Караханом, и ушел в поход на Алтай путями, ведомыми только ему. Потом оказалось, что Карахану он нужен был лишь как проводник… Вот бы знать ему об этом заранее… А открылось все Канбеку уже после ухода от него карахановцев. Анализируя потом все передряги, в какие попадал его отряд и из которых выйти без крови не удавалось почти никогда, он стал сетовать, что удача отвернулась от него…
- Выходит, я сам наказал себя с самого начала, – сказал он сам себе. – Но как бы там ни было, на мне сейчас лежит вся вина за то, что полтора десятка парней, которых я увел с джайляу, уже никогда не вернутся туда… Горько осознавать, но этот печальный счет, похоже, еще не закончен… Здесь и моя голова может остаться, причем бесславно, как барантача, как грабителя…
Немалым усилием Канбек заставил себя отрешиться от печальных и неприятных раздумий и вернуться к реалиям своего бытия. Помогли ему в этом приблизившаяся разношерстная толпа, посвисты плеток конвоиров и непрекращающиеся вопли людей. Наблюдая за действиями барантачей, он невольно задержал свой взгляд на одном из них, то и дело пускавшем в ход свою плетку, добиваясь от пленников выполнения своих приказаний. Канбек окликнул его и подозвал к себе. Когда тот подскакал к нему, предводитель тихо заметил:
- Ты брат, с камчой-то был бы чуть поосторожнее, а то она у тебя что-то свистит почти беспрестанно…
-
Так как же быть, если они, как скоты, не понимают, когда их просишь по-доброму… Вы только посмотрите, как они тащатся…
-
Да вижу я, все вижу, брат… Но будь все же ты с камчой поосторожнее…
Высказав это, Канбек направил гнедого в голову колонны. Даже не оборачиваясь, он чувствовал, как зло буравят его спину глаза Таспаша – Плешивого, как его зовут в отряде, а с губ его слетают гневные слова: «Что ты прилип ко мне, чистюля?! Ведь не тебя же я стегаю… А хотелось бы, ой как хотелось бы пройтись по твоей холеной спине… Да не обычной камчой, а со свинцовым хвостиком. Хлестануть бы тебя хотя бы пару раз… и не просто, а с оттяжечкой… Ну, да ничего, придет когда-нибудь и мое время… Вот тогда и поговорим мы с тобой, нача-альничек…
Достигнув намеченного пригорка, Канбек натянул повод. Едва он начал осмотр раскинувшейся впереди долины, как сзади раздались какие-то крики. По привычке он тут же закрутил головой. Минуту спустя подскакал барантач и тихо доложил предводителю, вперившему в него свой жесткий взгляд:
- Агай, нас обстреляли…
-
Кто?! И откуда?!
-
Кто – не знаем… А вот стреляли, похоже, из кустов во-он той сопки, что справа от нашей дороги… Прилетело четыре стрелы… Не повезло двоим нашим карагайским парням…
-
Как «не повезло»?! – заярился предводитель.
-
Один ранен, другой – убит…
Услышав последнее, Канбек заерзал от бессилия в седле. А в голове снова зароились и зажалили мозг давешние горькие мысли… «Похоже, и вправду мне заказан нынче обратный путь домой… Как быть?! Как быть?! Может, бросить все и с верными нукерами уйти под покровом ночи… Но как же люди, которых я втянул в этот поход?.. Бросить их? Они же погибнут… И их гибель будет целиком на моей совести! Нет, браток, не-ет, так не годи-ится… Да и карабаши не дадут мне спокойно уйти из их краев… Чтобы остаться живым и спасти людей, есть только один путь: самим, добровольно, пойти с повинной к карабашам и просить у них пощады… Хотя с ними вряд ли удастся договориться… Наверное, это будет почти невозможно сделать после того, что мы натворили у них… И все же ничтожный шанс есть, и я обязан его использовать. Надо идти к карабашам и спасать своих людей, пусть даже ценой собственной жизни. Но прежде всего обо всем этом я должен переговорить со своими людьми. И если удастся договориться с ними, то уже потом искать среди пленников надежного человека, который свел бы нас с правителями карабашей. Да-а, Канбек, крутую же ты кашу заварил ныне… Вот только как ее расхлебывать будешь? И удастся ли тебе это? Это очень большой вопрос… Но другого выхода у меня, увы, нет. Стыдно, но придется испить горькую чашу унижения. Словом, надо идти на поклон к карабашам, ибо на кону стоят жизни обманутых мною людей…
Николай Модоров
Продолжение следует
