Было это в начале октября. Старший прапорщик ГСВГ (Группа советских войск в Германии) Володя, служивший в танковой бригаде полка имени Сухэ-Батора, решил сказать спасибо президенту Монголии Халтмаагийну Баттулга и поклониться танку Т-34, построенному на деньги монгольских кочевников и подаренному СССР в 1942 году, стоящему на постаменте в колонне «Революционная Монголия». Стал Володя в дорогу «отряд» из одноклассников собирать. Позвонил самому головастому – Сергею. Так, мол, и так, по-хорошему спрашиваю: в Монголию поедешь? На что головастый хихикнул и сказал, что он работает, а потому не может поехать. Позвонил очень-очень умной, рассудительной, умудренной опытом Вере. Выслушав одноклассника, она степенно ответила: «Не могу, очень занята». Позвонил «зажигалке» Чейнеш, она сказала, что не может надолго оставить папу. Тома не могла оставить маму. Миша сказал, что с большим бы удовольствием, но он в пути с товарищем на Малиновое озеро. «Ну ты-то хоть поедешь?» – был задан вопрос мне. «Конечно!» – сказала я.
Прикрепили мы на авто флаг ГСВГ – и в путь! На юг! К монголам! Со скоростью 200 км в час! Сказать спасибо!
Боже мой! Дух захватывало от скорости, от сказочной красоты вокруг, от желания быстрее оказаться в Монголии. Чуйский тракт! Как много в этом звуке для сердца нашего слилось! Как волнует душу и будоражит воображение уже только название этой дороги! Чувствуешь себя птицей, летящей в синие-синие горы. Картинки меняются одна за другой: справа за Катунью – Айское озеро, его не видно, но ты-то знаешь, что оно там, скрыто лесочком. А вот скала Чертов Палец. Вот знаменитый Манжерок, знакомый с детства лагерь (тогда имени В.И. Ленина), Аржан-Суу с чистой хрустальной водой, Усть-Сема, мост через Катунь. А Катунь уже не бирюзовая, а изумрудная – сказочный, фантастический цвет воды.
– Мелеют реки осенью, – сказала я.
– Конечно, весной-то они что творят! Вот даже наша Улалушка. Я как-то по молодости пошел к другу на день рождения, он на правом берегу жил, я – на левом. Через мостик перешел, дождик начался, а пока сидели, мощный ливень прошел.
Я вышел от него в полночь: темень, ни зги не видно, и мостика вроде нет. Ну, я Чапаева вспомнил, разделся догола, думаю, Чапаев же переплыл Урал с раненой рукой, и я Улалушку переплыву. Зашел в воду, одной рукой гребу, вторую вытянул вверх, одежду держу с башмаками. Волна как хлестнула, все у меня из рук вырвала! Вышел из реки, домой отправился. Стучусь. Жена дверь открыла, увидела меня в одних носках, как давай хохотать! Я говорю: что ты ржешь, пошли по берегу пройдемся, может, одежду найдем.
– Нашли? – спрашиваю.
– Нашли. Галстук за ветки зацепился, остальное все водой унесло вместе с кошельком. Вот тебе и Улалушка!
Катунь исчезла из вида, спряталась за горы. Осталась в Чемальском районе, а нам в Шебалинский.
– Как чувствуешь себя?
– Нормально, – ответила я.
– Когда в школе учились, думала когда-нибудь, что со мной, двоечником, за границу поедешь?
– Да в страшном сне не снилось!
Вот и Семинский перевал. Воздух упоительно пахнет хвоей. Его хочется есть ложкой!
– Мыюта. Я в этой деревне все детство провел. Змей на горах – ужас сколько! По молодости любвеобильный был. Там девчонка жила, симпатичная такая, смуглая-смуглая. Дружили, целовались. А вечером хотели подружить, пришли к ней. Темно уже было, звезды на небе низко-низко, будто на голове сидят. Тихонечко калитку открыли, чтобы не скрипнула и не разбудила никого. Зашли в ограду. Я говорю: «Пить хочу». Она повела меня в летнюю кухню и догадалась же дать мне трехлитровую банку молока. А я молочный такой! Пить начал, контроль потерял и все три литра выпил. Подаю ей пустую банку, а она говорит: «Ну ты даешь!» А я чувствую, живот у меня до подбородка поднялся, ну не до любви теперь… «Пока…» – говорю. А у нее глаза такие большие круглые стали! «Пока» – говорит.
Я повернулся и пошел. Иду, головой качаю и думаю: «Ну че я это молоко-то так люблю!»
– Интересно, где она сейчас?
«Н-да, – подумала я. – Бедная девочка».
Чике-Таман. Без «тещиного языка» он как без крыльев птица. Но на смотровой площадке ты сам как будто паришь над синими вершинами и желто-зелеными склонами гор. Взор жадно хватает эту живительную красоту. Душа упивается ею и поет, находясь в состоянии восторга и счастья.
Малый Яломан – das ist fantastisch! Центр Азии! И ты это чувствуешь спинным мозгом! Чуя! Чистый изумруд! Памятник Кольке Снегиреву – полуторки с задранными носами, с трудом поднимающиеся на перевал. До Москвы – 4105 км, до Улан-Батора – 1838.
Гейзеровое озеро. Ярко-голубое с ликом Богородицы в середине и с серебристой рыбкой, плавающей по периферии…
Курайская степь. Дорога прямой стрелой упирается в горизонт. Слева и справа заснеженные вершины.
Монголия все ближе. Душа ликует!
– Ты вообще-то можешь стать немного знаменитой!
– Это как же?
– Ну я же к президенту пойду, а ты рядом будешь.
– Да как же я к президенту в джинсах пойду?
– А где ты будешь?
– По Улан-Батору погуляю, – говорю я.
Так на скорости 200 км в час, с развевающимся флагом ГСВГ мы составляли свой план.
Кош-Агач. Кто там не был, тот не жил! Спасибо тебе, Господи, за красоту земную! Сколько неба, сколько солнца!
Ташанта. Термометр показывает -10, солнце занимает полнеба, и лучи у него длинные-длинные, как руки, которые хотят прикоснуться к тебе.
Государственная граница. Шлагбаум. Здесь дорога, вошедшая в десятку красивейших в мире, заканчивается. За шлагбаумом дорог нет. Там Монголия. Степь и заснеженные вершины бархатных сопок. Ветерок причесывает низкорослую пожухшую траву, и она послушно ложится под ним и низко-низко пригибается к земле. Я посмотрела за шлагбаум, потом на свои туфли, и в голове пронеслась мысль: «Да тут за валенки и честь любому отдашь!»
Стало смешно и немного страшно. Стою с непокрытой головой, сумочка на ручке. Подходит ко мне Володя и говорит: «Плохая новость. Я документы на машину дома забыл».
А я подумала: «Новость-то хорошая, однако!» Но вслух сказала: «И что теперь?»
– Буду с пограничниками разговаривать.
Пограничники на уговоры не поддались, лишь с участием спросили:
– А вы зачем в Монголию-то?
В полосатой футболке, в развевающихся на ветру брюках, смотря вдаль за шлагбаум, тяжело вздохнув с сожалением о несбывшейся мечте, очень серьезно Володя сказал:
– К президенту еду.
– К президенту? – переспросили пограничники.
И стали смотреть так, слово уже готовы были нас без документов через границу пропустить.
– Да, к президенту, спасибо сказать и танку поклониться.
Тут к нам подошел монгол – в унтах, в дубленке и меховой шапке. Стал сочувственно нас разглядывать. Подошла молодая монголка, необыкновенной красоты восточная женщина с миндалевидными глазами, с натянутой на скулах смуглой тонкой гладкой кожей в длинном халате и меховом жилете, повязанном на голове платке. Глядя на меня, она сказала:
– Может, пропустят, попросите еще!
А я вдруг представила, как мы едем на машине без документов по холодной степи, кто в футболке, кто в туфлях. До ближайшего населенного пункта 500 км. А за нами скачут на конях монгольские полицейские, чтобы арестовать…
И сказала тихо, но твердо:
– Мы должны вернуться за документами.
С развевающимся флагом на скорости 200 км в час с легкой душой мы помчались обратно. «Есть по Чуйскому тракту дорога, много ездит по ней шоферов, а один был отчаянный шофер, но не Колька то был Снегирев» – крутилось у меня в голове. И вспомнились вдруг слова: «Охотника поймешь тогда, когда пройдешь неоднократно надежды полный путь туда и горемычный путь обратно».
Ольга ХОХЛОВА
Фото из личного архива
