Начинало буранить, но ехать надо было во что бы то ни стало: Сашка умер, Сашка Чепрасов…
В последний раз мы с ним, моим дорогим другом, виделись на недавнем юбилее республиканских газет. Тогда тоже из-за бурана не выпускали из Барнаула автобусы. Поехал поездом «Калина красная». Помню, название понравилось, радостным показалось. И вёз меня поезд на праздник, хотя и несколько омраченный тем, что к нему не удалось издать задуманную нами с Сашей книгу о своих товарищах – газетчиках.
На этот раз я тоже не стал рисковать, поехал поездом. Но его название теперь стало мрачным, трагизм шукшинского фильма переплёлся с моим тяжелым настроением: и на экране смерть героя, и вот – в жизни.
А тут ещё из Бийска звонит Витя Ащеулов, тоже старый друг, и «утешает»: по всей округе ветрина, не выпустят на Горно-Алтайск автобусы. Ему, конечно, обидно, что не может присоединиться ко мне: нельзя оставить девяностолетнюю мать одну. А за окнами поезда ветер рвет снежную пелену, и колёса выстукивают: не выпустят, не выпустят…
От железнодорожного вокзала до автовокзала хоть на карачках ползи – ветер с ног валит: не выпустит!
И всё-таки я в автобусе, и автобус не спеша выбирается узкой улочкой к выезду из Бийска. Надо Сашке позвонить, сказать, что я еду, несмотря на проклятую погоду… И опять как обухом по голове: Сашки-то нет!
Когда я раньше ездил к нему, он пас меня по телефону от самого Барнаула: «Ну, ты где едешь?» – «Полковниково проехали». – «Ну, ты где?» – «Сростки проехали». Он словно подгонял меня и мой автобус. И встречал на автовокзале, улыбаясь и сверкая золотым зубом.
Теперь уже не встретит.
Ты помнишь, Сашка, как мы с тобой познакомились без года сорок лет назад, когда я поступил в «Звезду Алтая»? Худой, узколицый, в ладно сидящем на тебе костюме, в цветном, по тогдашней моде, галстуке, ты был верхом элегантности и походил на английского джентльмена. Таким тебя, а вместе с тобой и нас с Колькой Дёминым вскоре запечатлел быткомбинатский фотограф. Таким ты оставался всю жизнь. Даже переехав в Кызыл-Озёк, не выходил из дому без галстука.
Почему ты, горожанин, на склоне лет вдруг перебрался в деревню? Я не мог понять этого. Пока не вспомнилось мне начало одной старинной английской книги о джентльменстве: «Джентльмен обычно живет в деревне». Я, когда прочитал эту фразу, удивился: мы-то думали, что английские аристократы гуляли с тросточкой только по Бейкер-стрит в Лондоне. А они, оказывается, обычные помещики, вроде нашего Обломова.
Вот эдаким обломовым решил, наверно, зажить и ты. Ленивый от природы, ты, конечно, не собирался поливать потом огород, а потому, и то далеко не сразу, купил чуть ли не за две тыщи какую-то хитроумную лопату-культиватор, которую мы с тобой пытались собрать по приложенной схеме, но так и не смогли, джентльмены…
Ты же свой деревенский выбор объяснил очень просто: «В городе была однокомнатная квартира, а здесь – трёхкомнатная. Ты, Юрка, приехал в гости, я тебе – отдельную комнату, живи сколько хочешь».
И я пожил недельку в первый же свой приезд. И удивился огромному, в рост человека, погребу под кухней, забитому всевозможными соленьями и вареньями. Тем более удивился, что знал: ты непритязателен в быту и еде. Клюнул раз-два – и сыт. Меня это всегда поражало. А тут – изобилие. «Зачем тебе столько?» – «Вот мы с тобой спустимся в погреб, будем выпивать водочку и закусывать всем, что там есть, как говорится, не отходя от кассы». Жаль, что до погреба у нас дело не дошло, забыли о нём за разговорами, так и не сбылась твоя мечта. Ну да ведь «погреб» и так был на столе.
К тому времени я написал свои записки о газетчиках. Ты, прочитав, позвонил и подтвердил подлинность всех приведённых в них фактов и, воодушевлённый, заявил, что всё – ты загорелся идеей издать книгу и своё тоже напишешь, а многое уже написано. И куда только подевалась твоя обычная лень! Ты добился встреч с республиканскими властями, и постановление об издании книги было принято.
И вот целую неделю мы предавались на радостях воспоминаниям – о молодости, о товарищах-газетчиках, большинство из которых уже ушли из жизни. Я думал, что в своих записках рассказал о них всё самое яркое и самое забавное. Но ты сразил меня своей памятью: ты помнил не только то, чего я не знал, поскольку пришёл в редакцию после тебя, но и то, что я знал и – больше того! – в чём участвовал сам, но забыл об этом.
«Ты пишешь, – говорил ты, – что не осталось стариков, которые знали Пульмана, и не у кого теперь спросить, как его звали. Есть такие старики! Это я. И я хорошо помню, что звали его Давидом Минеевичем. Он дружил с моим отцом». И ты тут же рассказал несколько не известных мне историй о весёлом корреспонденте «Звезды Алтая» Пульмане.
«А ты разве забыл, – продолжал ты вспоминать, – как мы с Олегом Кузнецовым провожали тебя в командировку в Кош-Агач? Лежали на бугорке неподалёку от аэропорта и не знали, что твой самолёт уже улетел. Оказалось, кассирша поставила в билете неправильное время вылета. Самолёт-то улетел, а командировочные-то у тебя остались… Правда, ненадолго». И ты, закашлявшись от сигареты, хрипло засмеялся. Я начал припоминать эту историю, а ты сыпал подробностями да так живописал, что вся картина встала перед моими глазами. Ты умел рассказывать…
«А помнишь, в Яконуре долго и безуспешно искали колхозное начальство – надо было написать о работе АВМ, агрегата по производству витаминной муки. Начальство как сквозь землю провалилось, и всё село как вымерло. И попался нам навстречу «газик». Спрашиваем: «Вы не знаете, где председатель колхоза?» – «Не знаю. Уехал», – отвечает прилично одетый алтаец. «А вы-то кто будете?» – «Я? Председатель». Ну не мог простодушный алтаец отречься от своей должности! Потом на АВМ рабочие рассказали нам, что в селе накануне был той – праздник. Видимо, он продолжался…»
На следующий после моего отъезда день ты позвонил и сказал, что проснулся с ощущением потери и долго не мог понять, откуда оно взялось. «А это тебя мне не хватает». То же самое чувство испытал и я.
И ещё я жалел, что не было со мной магнитофона! Но в следующую нашу встречу, уже в Барнауле, я попросил тебя повторить свои рассказы и записал их на цифровой магнитофон. Тебя нет, а я слышу из компьютерного динамика твой неспешный голос с хрипотцой…
Сашка, Сашка, многое ты понимал, но не всё говорил. Потому что мудр был и многое прощал людям: понимал и то, что сам не ангел. Зла не помнил, а – только доброе. Все близкие проезжались по твоей знаменитой обломовской лени, но все и любили тебя. Потому что и ты любил людей – родных, друзей, товарищей, коллег. Много, много народу пришло проститься с тобой. Мы, твои коллеги – люди с высшим образованием, говорили прощальные речи. Но лучше всех наше общее чувство выразила простая женщина, бессменная письмоносица «Звезды Алтая» всеми нами любимая Нина Суртаева. Наклонившись над гробом, она погладила твою голову и сказала: «Ты куда это собрался, дружок? С кем я теперь поговорю по душам?» – и всплакнула.
Да, с тобой, как ни с кем другим, можно было поговорить по душам. Ты был открытым и откровенным, интересным и остроумным собеседником. Твоя мощная память воскрешала из небытия всеми уже забытое прошлое, выдавала на-гора стихи, имена людей, названия сёл и городов. Моя мама видела тебя всего раза два-три. В первый раз давно, у меня дома в Горно-Алтайске. Когда ты ушёл, она обронила с улыбкой: «Какое у него хорошее лицо…» А недавно ты был у меня в гостях уже в Барнауле и проговорил с моей мамой целый час, наверно, пока мы накрывали на стол, и потом мама восторженно отзывалась о беседе с тобой. Сказала мне: «Саша очень добрый, правда?»
Я спросил тебя, о чём таком ты говорил с мамой, что так её растрогал. Ты пожал плечами: «О жизни».
О жизни… Ты прожил её так, как хотел, хотя близкие тебе люди искренне желали, чтобы ты прожил её лучше. По их мнению лучше. Последние двадцать пять лет ты прожил с женой Ольгой, которую называл ласково Лёлей и с которой за все эти годы ни разу не поругался. Я рад за тебя и завидую тебе в этом. Ты взял к себе совсем маленьким (вот для чего был нужен просторный дом!) и вырастил внука Володю. Не родного, а Ольгиного внука. Потому что мальчиков должны воспитывать мужчины. И ты стал для него родней матери и отца. И, стоя у твоего гроба на коленях и обнимая тебя, рыдал не внук уже, а взрослый сын, который просто по привычке называл тебя дедом. Только ради этого стоило жить в деревне.
Джентльмены так и делают – живут в деревне.
Юрий ЕГОРОВ
От редакции:
Юрий Егоров работал в «Звезде Алтая» в 80-х годах. Занимал различные должности, в том числе ответственного секретаря. С 2013 по 2014 год был главным редактором «Звезды Алтая».
Александр Чепрасов много лет работал корреспондентом «Звезды Алтая». На заслуженный отдых ушел в начале 2000-х.
