БЕДНЫЕ ВОЛКИ
Анатолий Иванович Каланаков заведовал советским отделом и кроме того вел тематическую страницу о природе «Эдельвейс». Судя по этой странице, природу он любил, в том числе и волков. Почему я выделяю именно волков? Да потому, что для Анатолия Ивановича это была особая статья. Тогда во всей прессе шла дискуссия о волках, участники которой все больше склоняли общественное мнение к их защите. И Каланаков тоже чуть ли не в каждом выпуске «Эдельвейса» защищал волков, называя их санитарами леса, и громил волконенавистников. Так продолжалось несколько лет.
Но под отцовской защитой доброго Анатолия Ивановича, которому не на кого больше было излить свою доброту, поскольку он не был женат, волки расплодились. И начали резать не только больное лесное поголовье животных, но и здоровое домашнее и колхозно-совхозное. Возмущенное черной неблагодарностью волков общественное мнение начало разворачиваться на 180 градусов. Власти объявили вознаграждение за каждого убитого серого разбойника. Охотники толпами устремились в леса и горы, и в газетах появились фотографии наиболее удачливых из них: увешанные ружьями и патронташами истребители волков гордо попирали ногой свежие волчьи трупы и поднимали в обеих руках волчьи шкуры.
Сначала несколько сбитый с толку, Анатолий Иванович оправился, вознегодовал тоже и начал изливать свой праведный гнев на волков в столь же многочисленных, как и прежде, статьях.
На подначки коллег – мол, как же так, только что яростно защищал, а теперь истребляешь? – он со смущенной улыбкой разводил руками:
— Так ведь хищник же…
Сколько гонорара заработал Анатолий Иванович на бедных волках, история умалчивает.
ОТЕЦ-ДЕД
Чуть ли не до шестидесяти лет Каланаков не был женат. И вдруг женился. На молодой. Молодая жена родила ему дочку и года через два сбежала, а дочку оставила ему. Первое обстоятельство меланхолического Анатолия Ивановича не опечалило, а второму он был только рад. Он всюду брал Раечку с собой, и на работу тоже. А ездить в город ему приходилось из соседней Маймы.
В редакции симпатичную смышленую девчушку все полюбили, таскали из кабинета в кабинет, а потом она и самостоятельно стала бродить по редакции, пока ее отец за рабочим столом по-прежнему нарушал трудовую дисциплину.
Анатолий Иванович души не чаял в своей Раечке и был счастлив. Наверное, отцовское чувство усиливалось в нем дедовским.
ПОПАЛ В ИСТОРИЮ
Я, конечно, знал, что мой отец Георгий Васильевич Егоров в свое время тоже работал в «Звезде Алтая», – я шел по его стопам. Но был удивлен, когда в коллективной редакционной памяти обнаружил легенду и о нем. Сначала не поверил в ее правдивость: отец в сыновних глазах непогрешим. Однако бывает и так, что не от самого человека зависит, попасть или не попасть в какую-нибудь историю.
Когда я рассказал отцу, какая байка о нем ходит в нашей редакции, он засмеялся и подтвердил:
— Было, было…
И я услышал эту историю из первых уст.
При советской власти был институт уполномоченных. Уполномоченными назывались партийные и советские работники районного или областного масштаба, которым поручалось обеспечение успешного проведения хозяйственной кампании в колхозе, совхозе, районе или группе районов. С таким уполномоченным, работником обкома, и на его служебной машине отец поехал в один из районов, чтобы написать о ходе уборки. В этом совместном проекте, как сказали бы сейчас, выгода была для обеих сторон. Отец получал транспорт и информацию от человека, знающего положение дел в районе, а уполномоченный – силу печатного слова, с помощью которого он надеялся подтянуть свой отстающий район. Он возил отца, показывал самые нерадивые хозяйства, приводил убийственные факты головотяпства. И действительно, материала набралось на большое критическое выступление. И все было бы хорошо, если бы под конец командировки с отцом не случился сердечный приступ.
Уполномоченный отхаживал отца как мог, подняв на ноги всю местную медицину, и живым привез его в Горно-Алтайск. Отец, как говорят газетчики, отписался, то есть написал все материалы, которые собрал в командировке, и лег в больницу.
Меж тем редактор – возможно, это был тот, «большеголовый», – придя с заседания бюро обкома, на котором резко критиковали тот самый район и того самого уполномоченного, и увидев в полосе материал отца, с удовольствием его прочитал и приписал в конце: «А уполномоченный имярек обо всех этих безобразиях знает, но ничего не делает для того, чтобы их устранить».
На следующий день, когда вышла газета, уполномоченный, запыхавшись, прибежал в редакцию:
— Где этот припадочный?!
СОРОКА
В редакционном фольклоре сохранились байки не только о самих газетчиках. Следующая история – наверное, тоже типичный образчик управленческого беспредела тех лет. Тех – это когда крупные партийные руководители еще имели право на ношение оружия…
Первый секретарь Горно-Алтайского обкома партии по фамилии Сорока, широко известный в области своим горячим и буйным нравом, заметил из машины в одном из колхозов пашущий трактор и решил потолковать с трактористом по душам. Пошел ему наперерез.
— Стой, стой!
Трактор знай себе ползет.
— Стой, твою мать!
Тракторист – ноль внимания: видно, достали мужика начальники.
— Твою дивизию мать, стой! Я – Сорока!
Из кабины – озлобленно:
— Да мне хоть ворона!
Сорока выхватывает наган – бац, бац в воздух. Трактор останавливается.
БЕЛЫЕ ХАЛАТЫ
И вот в свою первую здешнюю командировку еду я. Здесь не Солтон, здесь Чуйский тракт, автобусное сообщение.
Петляет Чуйский тракт. Тот самый, по которому ездили песенный Колька Снегирев и шукшинский Пашка Колокольников. Слева – горы, справа – Катунь. Все это хочется описать красивыми словами, понапихав среди них метафор, синекдох, аллитераций и прочих литературных прелестей.
Но у меня другая задача. Я еду в Усть-Муны, где одна из лучших в области молочно-товарных ферм. Я должен писать о доярках, скотниках, удоях, отелах, силосе…
И я пишу – как только могу – хорошо. Но ответственный секретарь Петр Семенович Пятенко бракует мою корреспонденцию.
— Тут даже править невозможно… – видно, что Петр Семенович растерян и расстроен. – Тут все надо заново переписывать.
Я тоже растерян. Как можно на тех же фактах написать совершенно другой материал? Другой – это какой?
Но делать нечего – сажусь. Пишу в тоске, серыми, скучными словами, потому что все яркие и красивые уже использовал в первом варианте, несмотря на прозаичность темы. Несу ответсекретарю, отлично понимая, что уж эту-то серятину он бросит в корзину после прочтения первого абзаца.
— Это – другое дело, – прочитав, говорит Пятенко.
Я потрясен.
***
Окончился мой испытательный срок, меня вызывает редактор Андрей Федорович Чепрасов для подведения его итогов.
– А что, разве директор совхоза не говорил тебе о том, что, когда на доярок надели белые халаты, коровы шарахались от них? – спросил он меня.
Директор говорил. И в первом варианте я написал об этом. А во второй этот «говорящий» факт не мог втиснуть – почему-то не ложился он в новый текст, и все. Но сказать об этом Андрею Федоровичу – тот велит принести первый вариант и, уверен я, признает его лучшим, вызовет для объяснений Пятенко. И получится, что я нажаловался редактору на ответсекретаря…
И я ответил:
— Не говорил.
— Ну ладно, берем тебя в штат, – сказал редактор. – Но учти, что материал из Усть-Мунов ты написал на троечку.
