Проходили дни, один за другим, как приехал Петька в деревню, помощником к деду. Был он у деда в гостях раньше, но совсем маленьким, помнит плохо. А сейчас он уже большой, в школе учится. Отец с матерью поехали куда-то на море, Петьку не взяли. Да и Петька не особенно-то хотел. Был он в прошлом году на этом море, не понравилось.
Жара, влажно, все время потеешь, а купаться пойдешь, вода какая-то липкая, тело после нее чешется. Да и народу – не протолкнуться. Дед спрашивает, как там, а сильно-то и рассказывать нечего. И чего папка с мамкой после поездки соседке, перебивая друг друга, вечерами про море рассказывают, непонятно. Но у деда ему поначалу тоже было скучно.
Детей в деревне почти не было, через два дома две девчонки живут и пацан соседский, совсем маленький, года четыре. Даже не с кем в футбол поиграть. Как назло, телефон у него сломался, папка обещал купить к осени. Утешало, что здесь интернета все равно не было. Но когда они стали на сенокос ездить, стало интереснее. В первый раз он проехал на коне. Очень понравилась вода в речке – вкусная, не то что у них в городе. Очень многому дед его научил: и коня привязывать, и костер разжигать, и сено убирать. Но особенно нравилось Петьке слушать рассказы деда. Рассказывал он интересно. Петька слушал разные легенды, страшные и веселые истории из жизни живущих и живших здесь людей, он узнавал про друзей, родственников деда, как живут и чем занимаются его дяди, то есть сыновья деда. Один живет в соседней деревне, а другой где-то далеко.
И сегодня, когда третий день шел дождь, Петька подсел к деду. Тот что-то строгал из березовых сучков.
– Что делаешь?
– Готовлю зубья… зубы… Как правильно будет-то? Ты же видел на граблях. Они часто ломаются. И чтобы время не терять, выбиваешь сломанный зуб, меняешь на другой. – Дед показал на несколько заготовок. – Несколько минут, и твои грабли уже снова в строю.
– Здорово. А грабли ты сам делаешь?
– Конечно. Кто ж мне их сделает? Грабли на сенокосе – как винтовка в бою.
– Дед, а ты воевал?
– Да ты что, в войну меня еще не было. Родился я, когда война давно закончилась. Даже отец мой на войне не был. Дед воевал. Погиб через месяц, как ушел на войну. Но узнали мы об этом только когда война закончилась.
– А я думал… а вот ты же говорил, что фронтовиков слушал, как они воевали.
– Фронтовиков помню, их было человек десять, вернувшихся живыми. А уходило человек двадцать пять. У нас в бригаде во время сенокоса, когда я еще маленьким был, два фронтовика работали. У одного глаза не было, он отращивал волосы и длинным чубом прикрывал то место, где глаз должен быть. Звали его Иваныч, Сергей Иваныч. А у другого деда, Никиты Петровича, ноги не было. Ниже колена вместо ноги деревяшка. Ее он утром привязывал к ноге, а вечером отвязывал, когда спать. Когда днем на жаре отвяжет, отбросит в сторону, мы сбегались поглазеть. Петрович поглаживал эту свою культю, она была мягкой и красной.
– И они работали, сено косили?
– Косили, никто им поблажек не делал. Это сейчас днем с огнем ищут фронтовиков, найдутся те, кто и отношения не имел к войне, и носятся с ними как кошка с салом. А тогда все на равных. Сергей Иваныч и сено косил, и на коне ездил, и на охоту ходил. Шустрый был. И Петрович тоже работал, как и все работники.
– А они… умерли?
– Конечно, сколько времени прошло. Ни одного фронтовика сейчас нет. Кто с ранениями – первые умерли. И потом остальные, по одному. Старость…
– И они рассказывали, как с немцами воевали?
– Рассказывали, но не очень. Никита Петрович вообще мало говорил. Работник хороший, всегда в передовиках ходил. Но молчаливый. Про войну вообще ничего не рассказывал. Рассказывал больше Сергей Иваныч. Но все смешное.
– А немцев они убивали?
– Но это же война, Петька. Как без этого. Вот сейчас вспоминаю, как рассказывал Сергей Иваныч. Слушай: «Война, ребята, – это не игрушки. Про войну хотите узнать – в кино не ходите. Война не кино. Вот в кино показывают, как щуплая девчонка-санинструктор вытаскивает большого раненого мужика с поля боя. Вранье! Я не воевал с немцами, да, не воевал, имеется в виду, не закидывал гранатами танки, не поливал из автомата немцев, идущих во весь рост под наши пули, как в фильмах показывают. Я был санинструктором. Да, да. Нас отобрали, крепких, сильных, и определили во взвод сан-
инструкторов. Да, были там и девчонки, но они в основном оказывали первую помощь в окопах, помогали врачам при операциях. А на поле боя их никто не посылал. Туда шли мы.
В перерывах между атаками наша задача была как можно быстрее подползти к стонущему, кричащему раненому бойцу и притащить его в окоп. Здесь его сдаешь как раз девчонкам-санитаркам, и снова на поле боя. А если туда отправить девчонку, пока она будет возиться с каким-нибудь раненым бугаем, прости меня, Господи, ее снайпер немецкий и шлепнет вместе с раненым. Хотя с нашей стороны тоже снайперы следили за ихними, но они же позиции меняют постоянно, не то что в кино. Если нет снайперов, работаешь спокойно. Но опять и на немца раненого можешь нарваться. А что с ним девчонка может сделать, если он с ножом или с автоматом? Так что приходилось и своих санинструкторов с поля боя вытаскивать.
Как-то не успел я вернуться с раненым в окоп, началась бомбежка. Артподготовка, грамотнее сказать, перед очередной атакой. Самое страшное на войне. После этого даже в окопах живых оставалось немного. Это сейчас в кино показывают, как после бомбежки все, кто лежал, встают и бегут с криком «ура!» как ни в чем не бывало. А на войне, когда разрывались снаряды, земля сотрясалась, людей вперемежку с землей подкидывало в воздух, разрывало на части. Кругом крики, стоны, кровь. Я тащил старшего лейтенанта, он был ранен: осколки попали в его ноги, они были в крови. Чтобы переждать бомбежку, затащил его в воронку от снаряда. На дне воронки, прислонив его к земле, стал осматривать его ноги. Нужно было перетянуть жгутом повыше ран. Вдруг замечаю: кто-то тоже запрыгнул в окоп. Думаю, боец, тоже от бомбежки прячется. Оглядываюсь – фриц!
Он запрыгнул в воронку, но, когда осмотрелся, увидел нас. Он вскинул автомат, а у меня в руках только жгут. До него метра три. Думаю: все, хана. Прозвучали выстрелы. Немец сделал несколько шагов, почему-то опустил руки и повалился на меня. Я ничего не мог понять: а немец здоровый, я пытаюсь выбраться из-под него, а на меня кровь его льется. Я откидываю немца в сторону и оглядываюсь на своего раненого офицера. А у него в руках пистолет. Он через силу улыбнулся, рука его опустилась, и он потерял сознание… Нет, он не выжил. Я его все-таки дотащил, но бомбежка долго не прекращалась, пока пережидали, он потерял много крови, умер. Я узнал его имя, он был откуда-то из Сибири. Я был на волоске от смерти, он меня спас. А у самого у него не было этого волоска. Так что, ребятки, война – это не кино, это не игрушки…»
Вячеслав Ядаганов
